К. Бальмонт. Анализ стихотворения "Камыши". План анализа, художественные приемы. Поэты символисты в эмиграции К. Бальмонт В. Иванов Константин бальмонт первый из поэтов символистов обретших

Русский символизм зарождался и оформлялся в 1890-1900-е годы. Бальмонту суждено было стать одним из его лидеров.

Поэт с легкостью отошел от своих ранних стихов с их мотивами жа­лостливого народолюбия и целиком перешел в лоно художников, счи­тавших себя рожденными «для звуков сладких и молитв».

В 1900 году появилась его книга «Горящие здания», утвердившая имя поэта и прославившая его. Это был взлет Бальмонта, его творчества. Он был закреплен «книгой символов» - «Будем как солнце» (1903). Эпиграфом к книге выбраны строки из Анаксагора: «Я в этот мир при­шел, чтоб видеть Солнце».

Поэт декларировал свою полную свободу от предписаний. В его сти­хах бьет ключом радость бытия, звучат гимны весне. Во всем Бальмонту важно было почувствовать явное или скрытое присутствие солнца:

Я не верю в черное начало,

Пусть праматерь нашей жизни ночь,

Только солнцу сердце отвечало

И всегда бежит от тени прочью

Тема Солнца в его победе над

Тьмой прошла через все творчество Бальмонта.

Резкие, солнечные блики лежат на стихах Бальмонта в канун 1905 г. И все же всего сильней Бальмонт в ином - в поэзии намеков. Симво­лы, намеки, подчеркнутая звукопись - все это нашло живой отклик в сердцах любителей поэзии начала века.

Мы домчимся в мир чудесный,

К неизвестной Красоте!

Красота ему видится и целью, и смыслом, и пафосом его жизни. Красота как цель. Красота, царящая и над добром, и над злом. Красота и мечта - сущностная рифма для Бальмонта. Верность мечте, предан­ность мечте, самой далекой от реальности, были наиболее устойчивы­ми в поэте.

Он декларировал стихийность творчества, необузданность, произ­вольность, полную отрешенность от правил и предписаний, от класси­ческой меры. Мера поэта, полагал он, - безмерность. Его мысль - бе­зумие. Романтически мятежный дух поэзии Бальмонта отражается в его стихах о природных стихиях. Серию своих стихотворений он посвяща­ет Земле, Воде, Огню. Воздуху.

Огонь очистительный,

Огонь роковой,

Красивый, властительный,

Блестящий, живой!

Так начинается «Гимн огню» Поэт сравнивает мирное мерцание церковной свечи, полыханье пожара, огонь костра, сверканье молнии. Перед нами разные ипостаси, разные лики огненной стихии. Древняя тайна огня и связанные с ним ритуалы увлекают Бальмонта в глубины истории человечества.

Тихий, бурный, нежный, стройно-важный,

Ты - как жизнь: и правда и обман.

Дай мне быть твоей пылинкой влажной,

Каплей в вечном…

Вечность! Океан!

Бальмонт - натура в высшей степени впечатлительная, артистич­ная, ранимая. Он скитался, чтобы увидеть чужое, новое, но всюду видел себя, одного себя. Илья Оренбург верно отметил, что, исколесив моря и материки, Бальмонт «ничего в мире не заметил, кроме своей души» Он был лириком во всем. В каждом своем движении, в каждом своем замыс­ле. Такова его натура. Бальмонт жил, веря в свою исключительную мно­гогранность и свое умение проникать во все окружающие миры.

Подзаголовок одной из лучших книг Бальмонта «Горящие здания» - «Лирика современной души». Эта лирика запечатлевает беглые, под­час невнятные, Дробные впечатления, мимолетности. Именно эта лири­ка характеризует зрелую манеру поэта Все эти миги объединялись в Бальмонте чувством космической цельности. Разрозненные миги не пугали его своей несхожестью. Он верил в их единство.

Но при этом у поэта было стремление моментальное сочетать с це­лостным познанием мира. В книге «Будем как солнце» Бальмонт по справедливости ставит Солнце в центре мира. Это источник света и со­вести, в прямом и иносказательном смысле этого слова. Поэт выражает стремление служить главному источнику жизни. Солнце дарует жизнь, жизнь распадается на миги.

Мимолетность возведена Бальмонтом в философский принцип. Человек существует только в данное мгновенье. В данный миг выявля­ется вся полнота его бытия. Слово, вещее слово, приходит только в этот миг и всего на миг Большего не требуй. Живи этим мигом, ибо в нем истина, он - источник радости жизни и ее печали. О большем и не меч­тай, художник, - только бы выхватить у вечности этот беглый миг и запечатлеть его в слове.

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

Эту изменчивость, зыбкую радужность, игру запечатлевает поэт в своих произведениях. В этой связи одни называли его импрессионистом, другие - декадентом… А Бальмонт просто страстно желал увидеть веч­ность сквозь миг, охватить взором и исторический путь народов, и свою собственную жизнь.

Год 1912. Грандиозное кругосветное путешествие. Лондон, Плимут, Канарские острова, Южная Америка, Мадагаскар, Южная Австралия, Полинезия, Новая Гвинея, Цейлон и др. Это путешествие насытило любознательного поэта, в его творчестве появляются новые сюжеты, новые краски. Вот перед нами стихотворение «Индийский мотив».

Как красный цвет небес, которые не красны.

Как разногласье волн, что меж собой согласны,

Как сны, возникшие в прозрачном свете дня,

Как тени дымные вкруг яркого огня,

Как отсвет раковин, в которых жемчуг дышит,

Как звук, что в слух идет, но сам себя не слышит,

Как на поверхности потока белизна,

Как лотос в воздухе, растущий ото дна, -

Так жизнь с восторгами и блеском заблужденья

Есть сновидение иного сновиденья.

Но по-прежнему музыкальная речевая река увлекает Бальмонта за собой, он подчиняется ее течению в большей степени, чем смыслу выс­казывания. На стихах Бальмонта, как на нотах, можно проставить музы­кальные знаки, которые обычно ставят композиторы В этом смысле Бальмонт продолжает в русской поэзии линию, получившую свое клас­сическое выражение у Фета. Бальмонт ставил в заслугу своему пред­шественнику именно то, что тот установил точное соответствие между мимолетным ощущением и прихотливыми ритмами.

Я - изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты - предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

Аллитератизность русского слова была сильно увеличена Бальмон­том. Он и сам, со свойственным ему самомнением, писал: «Имею спо­койную убежденность, что до меня, в целом, не умели в России писать звучные стихи». В то же время Бальмонт признается в своей любви к самому русскому языку.

Язык, великолепный наш язык.

Речное и степное в нем раздолье,

В нем клекоты орла и волчий рык,

Напев, и звон, и ладан богомолья.

В нем воркованье голубя весной,

Взлет жаворонка к солнцу - выше, выше.

Березовая роща. Свет сквозной.

Небесный дождь, просыпанный по крыше.

Главенство музыкальной темы, сладкогласие, упоенность речью ле­жат в основе поэтики Бальмонта. Магия звуков - его стихия. Иннокен­тий Анненский писал: «В нем, Бальмонте, как бы осуществляется вер- леновский призыв: музыка прежде всего».

Бальмонт был эвфонически высоко одарен. Его называли «Пагани­ни русского стиха». Но аллитеративность Бальмонта подчас навязчива. В пору появления поэта, в конце прошлого века, эта стихотворная му­зыка казалась откровением и высоким стихотворным мастерством. Од­нако уже Блок писал, что «Бальмонт и вслед за ним многие современ­ники вульгаризировали аллитерацию». Отчасти он был прав.

Музыка все захлестывает, все заливает у Бальмонта. Вслушаемся в звуки его стихов:

Между скал, под властью мглы,

Спят усталые орлы.

Ветер в пропасти уснул,

С моря слышен смутный гул.

Поэту удалось поставить своего рода рекорд: свыше полутораста его стихотворений было положено на музыку. Танеев и Рахманинов, Про­кофьев и Стравинский, Глиэр и Маяковский создали романсы на слова Бальмонта От него в этом смысле сильно «отстают» и Блок, и Брюсов, и Сологуб, и Ахматова.

Разумеется, поэтическое слово важно и своим звучанием, и своим значением. Смысл нуждается в слове, слово нуждается в смысле. Роман­тика, возвышенная речь в лучших творениях Бальмонта проступают с убедительной силой. Юношеская одухотворенность, обнадеженность, радость бытия звучат в стихах Бальмонта. Этим они более всего привле­кали как тонких ценителей, так и всех воспринимающих стихи непос­редственно, всей душой.

В основном принято говорить о Бальмонте-лирике, а вместе с тем он знаменит своими сатирическими произведениями. Годы литературного успеха Бальмонта - годы, предшествовавшие первой русской революции. Всем были известны антиправительственные выступления поэта. В каче­стве примера можно привести стихотворение «Маленький султан». Оно имело общественный успех. Более того, это стихотворение - целая глав­ка не только в биографии и творчестве Бальмонта, но и всей русской неле­гальной печати. Возникло оно как реакция на избиение демонстрантов 4 марта 1901 года у Казанского собора в Петербурге и последовавшие за этим репрессии. «Маленького султана» передавали из рук в руки, заучивали наи­зусть, переписывали, использовали в политических прокламациях.

То было в Турции, где совесть - вещь пустая.

Там царствует кулак, нагайка, ятаган,

Два-три нуля, четыре негодяя

И глупый маленький султан.

Так начинается это знаменитое стихотворение. На правящих нулей, негодяев и маленького султана «нахлынули толпой башибузуки». Они рассеялись. И вот избранники спрашивают поэта: как выйти «из этих темных бед»?

И тот собравшимся, подумав, так сказал:

«Кто хочет говорить, пусть дух в нем словом дышит,

И если кто не глух, пускай он слово слышит,

А если нет, - кинжал! »

Всем читателям, самым неподготовленным, ясно было, что речь идет не о Турции, а с России, Николае II. Впервые это стихотворение было опубликовано за рубежом, в Женеве. В России стихотворение распрос­транялось в списках. Поэту запрещалось жительство в столицах, в сто­личных губерниях и университетских городах в течение трех лет после написания стихотворения…

Крушение царизма было воспринято Бальмонтом ликующе. Он дек­ларировал свою причастность к общему делу - «могучему потоку». Но это было в феврале 1917 г.

Бальмонт отвергает Октябрьскую революцию, трактует ее как наси­лие, он возлагает всю надежду на генерала Корнилова. Поэт не прием­лет разруху, террор, решительные способы переустройства мира, он ра­тует за отделение литературы от политики.

В 1920 году Бальмонт ходатайствует о разрешении ему поездки за границу. В 1921 году он уезжает с семьей в командировку сроком на год. Но этот год продлился двадцать один год. до конца жизни. Бальмонт стал эмигрантом.

Тоска Бальмонта по России бесконечна. Она выражена в письмах. «Я хочу России… Пусто, пусто. Духа нет в Европе». О ней говорится в стихах:

Мой дом, мой отчий, лучших сказок няня,

Святыня, счастье, звук - из всех желанный,

Заря и полночь, я твой раб, Россия!

Умер Константин Дмитриевич Бальмонт в оккупированном гитле­ровцами Париже 24 декабря 1942 года.

В статье «О лирике» Александр Блок написал: «Когда слушаешь Бальмонта - всегда слушаешь весну» Это верно. При всем многообра­зии тем и мотивов в его творчестве, при желании передать всю гамму чувств человека, Бальмонт по преимуществу все-таки поэт весны, про­буждения, начала жизни, первоцвета, духоподъемности. Вот одни из последних строк Бальмонта:

Потухли в бездне вод все головни заката,

На небе Зодчий тьмы вбивает гвозди звезд.

Зовет ли Млечный Путь в дорогу без возврата?

Иль к Солнцу новому уводит звездный мост?

В сердце старого поэта на мгновенье возник образ смерти - дороги «без возврата», но тут же его перебил другой образ звездного моста, уводящего к Солнцу. Так прочерчивается волнистая линия пути человека и поэта.

1. Характеристика творчества Бальмонта

Писать Бальмонт стал очень рано, 9 лет, но «начало литературной деятельности было сопряжено со множеством мучений и неудач». В течение четырех или пяти лет ни один журнал не хотел его печатать. «Первый сборник моих стихов, - говорит он, - который я сам напечатал в Ярославле (правда, слабый), не имел, конечно, никакого успеха. Первый мой переводный труд (книга норвежского писателя Генриха Иегера о Генрихе Ибсене) был сожжен цензурой. Близкие люди своим отрицательным отношением значительно усилили тяжесть первых неудач». Но весьма скоро имя Бальмонта, сначала как переводчика Шелли, а со средины 1890-х годов - как одного из наиболее ярких представителей русского «декадентства», приобретает очень громкую известность. Блеск стиха и поэтический полет дают ему доступ и в издания, враждебные декадентству - «Вестник Европы», «Русскую Мысль» и другие. В 1900-х годах литературная деятельность Бальмонта особенно тесно примыкает к московским «декадентским» издательствам: «Скорпион» и «Гриф».

Основная черта поэзии Бальмонта - ее желание отрешиться от условий времени и пространства и всецело уйти в царство мечты. В период расцвета его таланта, среди многих сотен его стихотворений, почти нельзя было найти ни одного на русскую тему. В последние годы он очень заинтересовался русскими сказочными темами; но это для него чистейшая экзотика, в обработку которой он вносит обычную свою отрешенность от условий места и времени. Реальные люди и действительность мало его занимают. Он поет по преимуществу небо, звезды, море, солнце, «безбрежности», «мимолетности», «тишину», «прозрачность», «мрак», «хаос», «вечность», «высоту», «сферы», лежащие «за пределами предельного». Эти отвлеченные понятия он для вящей персонификации даже пишет с большой буквы и обращается с ними как с живыми реальностями. В этом отношении он, после Тютчева, самый проникновенный среди русских поэтов пантеист. Но собственно живую, реальную природу - дерево, траву, синеву неба, плеск волны - он совсем не чувствует и описывать почти и не пытается.

К. Бальмонт долгое время занимал признанно-лидирующее положение среди русских символистов, и это положение было достигнуто не на путях «модничанья» (хотя одно время Бальмонт был «модным») и стремления угодить толпе. Душевная работа поэта, его искания, отражали «веяние времени», искания «заблудшего» духа русской «интеллигентной» мысли вообще.

Бальмонт принадлежал к поколению старших символистов и отдал дань такому течению в искусстве как декаданс. Под влиянием безнадежного пессимизма в поэте назревают настроения, характерные для «декадентской» поэзии: сначала полная апатия, затем жажда уединения и бегство от мира. Однако, его творчество нельзя отнести только к одному литературному направлению. Связанный с национальной литературной традицией и погружавшийся в историю и культуру других народов, увлекавшийся модными философскими течениями и пронизывающий свое творчество мифологическими образами, Бальмонт не умещается в рамки какого-либо направления в литературе ещё и из-за совершенно оригинального подхода к поэзии, которую он оценивает не иначе как волшебство. Поэт, по мнению Бальмонта, - чародей, призванный расколдовать природу, а окружающий мир - это “всегласная музыка” и “изваянный стих”.

“Природа дает лишь зачатки бытия, создает недоделанных уродцев, - чародеи своим словом и магическими своими действиями совершенствуют Природу и дают жизни красивый лик”. Такое понимание миссии поэта обусловило характер всего творчества Константина Бальмонта. По его мнению, “наше человеческое слово, которым мы меряем Вселенную и царим над стихиями, есть самое волшебное чудо из всего, что есть ценного в нашей человеческой жизни”. Слово, властное над стихиями, становится само пятой стихией мира - стихией человеческого Голоса, давшего этому безглагольному миру (от цветка и птицы до Океана и Неба) возможность высказаться. В этом подходе Бальмонта ощущается влияние философии всеединства Вл. Соловьева, который призывал “уловить и навеки идеально закрепить единичное явление..., сосредоточить на нем все силы души и тем самым почувствовать в нем силы бытия..., увидеть в нем фокус всего, единственный источник абсолютного”. Мы встречаем у Бальмонта целый ряд стихов, в которых самая малая сущность становится объектом пристального внимания поэта и осознается им как важное звено единой жизненной цепи. “Ночная бабочка”, “Кукушка”, “Альбатрос”, “Сова”, “Камень”, “Лес”, “Снежинка”, “Старый дом”, “Бледная травка, Волна”, “Болото”, “Ландыши”, “Придорожные травы”, “Одуванчик” - все эти и многие другие стихотворения Бальмонта рисуют нам крупным планом то, что заявлено в названии.

Поэтическое творчество Бальмонта - это саморастворение “Я” в необъятном мире с целью приобщения к вечным тайнам Космоса:

Я знаю, что таинственная дверца

Из смерти в жизнь, из тьмы до бытия

Есть правда растворившегося Я.

Литературный дебют был для Бальмонта неудачным, первый выпуск своих же стихотворений Бальмонт сам скупал и уничтожал. Критики отнеслись к первым поэтическим попыткам Бальмонта весьма скептически и с иронией. Переводческая деятельность в самом начале карьеры тоже не принесла радости - его первая переведенная книга была сожжена цензурой.

Однако дальнейшие работы Константина Бальмонта, как переводные, так и собственного сочинения, имели огромный успех.

Этот успех сопровождал поэта до 1905 года, когда свет увидел сборник «Литургия красоты». Критики и того времени и современные исследователи именно с этого года выделяют начало распада той эстетической системы, которая была характерна для поэзии Константина Бальмонта. И полным провалом стала книга «Жар-птица», вышедшая в 1907 году. Умер Константин Бальмонт за границей в Париже, куда сумел уехать из Советской России. До самой своей смерти он очень тосковал по родине, сетовал на то, что вокруг него все пусто. Постоянная печаль и финансовые неурядицы привели к развитию серьезной болезни, от которой он и скончался в 1942 году.

Все творчество Бальмонта исследователи относят к декаденско-символисткому течению. Здесь надо отметить, что в конце 19-го века в Россию из Франции приходит новое литературное направление, последователей которого стали называть сначала декадентами, а чуть позже символистами. Основным постулатом творчества декадентов-символистов стала идея выражения невыражаемого, непроизносимого в поэтическом творчестве. Главную роль в этом процессе они отводили слову-символу, образу, содержащему в себе принципиально большее, чем пару «форма» - «значение». Значение таких слов-символов оказывалось намного шире, чем просто лексическое значение слова.

Бальмонт нашел себя в рамках этого литературного течения. И это было не случайно. Как отмечают его современники, поэт самой организацией своего духовного, психического «я» был словно рожден для того, чтоб быть символистом. Вот как описывает его Банников В.Н.: «Чрезвычайно чуткий и нервный, любознательный, добродушный, увлекающийся, легкий на подъем, склонный к аффектации и самолюбованию, он нес в душе нечто очень непосредственное, нежное, детское».

Анализ повести Василия Шукшина "Калина красная"

Деревня стала той колыбелью, с которой началась творческая жизнь Шукшина, которая дала толчок к развитию его потрясающих творческих сил. Память, размышления о жизни вели его в село, где именно здесь он научился замечать острейшие конфликты...

Анализ произведений Серафимовича А.С. и Бальмонта К.Д.

Тишина духа, молчание вселенной слишком ужасно и томительно, быть может, сама Вечность лишь ужас безмолвия, нет возврата с высот и ледяных хребтов, а между тем «правда небес» только смутный сон. Итак, должно жить, во что бы то ни стало...

Библейские мотивы в романах Ч. Диккенса

Начало творчества Диккенса - 30-е годы. В своих первых книгах он еще далек от обобщений и выводов социального характера, но в них заключены многие темы и образы последующих романов. Романы, принадлежащие к первому периоду его творчества...

Вальтер Скотт и его роман "Роб Рой"

Жанр элегии в творчестве Е. Баратынского

Подводя итог всем выше сказанному, можно сказать следующее. В уже существующий жанр элегии, как мы выяснили, Баратынский привнес стремление к психологическому раскрытию чувств и философичность...

Жизнь и творчество Стивена Кинга

Жизнь и творчество Ф. Шиллера

Так же, как и его друг Гете, великий немецкий поэт и мыслитель Ф.Шиллер несомненно был "прямым наследником просветительской философии XVIII века". В искусстве он видел мощный инструмент воспитания гармонически развитой личности. Как и у Гете...

Загадка Шекспира

Творчество Шекспира впитало в себя все важнейшие моменты эпохи Возрождения. В центре произведений Шекспира - всегда человек, счастливый или несчастный, страдающий, ошибающийся, совершающий подвиги и преступления...

Игорь Северянин – поэт Серебряного века

Игорь Северянин (именно так чаще всего подписывался поэт) стал основателем эгофутуризма, в добавление к просто футуризму, провозгласив культ индивидуализма, возвышающегося над безликой толпой обывателей...

Образ положительного героя в творчестве Чарльза Диккенса на примере романов "Оливер Твист" и "Домби и сын"

Чарльз Диккенс принадлежит к тем великим писателям, которые составляют гордость национальной английской культуры; с его творчеством связана целая эпоха в развитии литературы Англии. Среди замечательной плеяды критических реалистов...

Поэзия Аркадия Кутилова

Стихи Кутилова отличаются повышенной эмоциональностью, оценочностью даже на фоне произведений других омских поэтов, эмоциональный "градус" которых заметно выше некоторого "среднероссийского". Это проявляется, прежде всего...

Секрет успеха произведений Пауло Коэльо на примере повести "Алхимик"

Уже первые книги Пауло Коэльо "Дневник мага"(1987) и "Алхимик"(1988) сделали его одним из самых известных писателей нашего времени. Потом были "Узда"(1990), "Валькирии"(1992), "На берегу Рио-Пеьдра села я и заплакала"(1996)...

Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) -- русский поэт-символист, переводчик и эссеист. Один из виднейших представителей русской поэзии Серебряного века. В стихах -- культ «Я», игра мимолетностей, противопоставление «железному веку» первозданно целостного «солнечного» начала; музыкальность (сборники «Горящие здания», 1900, «Будем как солнце», 1903). Переводы, статьи по проблемам искусства.

Константин Дмитриевич Бальмонт родился 15 июня 1867 года, в деревне Гумнищи Владимирской губернии, в дворянской семье. У него было шесть братьев, сам он родился третьим. Его дед был морским офицером. Отца звали Дмитрий Константинович (1835--1907) служил в Шуйском уездном суде. Мама -- Вера Николаевна происходила из генеральской семьи, в которой любили литературу и профессионально занимались ею. Костя научился читать в возрасте пяти лет, подсматривая за тем, как мама учила грамоте его старшего брата. Она же познакомила будущего поэта с Иваном Саввичем Никитиным, Алексеем Васильевичем Кольцовым, Николаем Алексеевичем Некрасовым, Александром Сергеевичем Пушкиным. Любимое стихотворение у него было "Горные вершины“ Михаила Юрьевича Лермонтова.

В 1887 был исключен из Московского университета за участие в студенческом движении. Первые произведения («Сборник стихотворений», Ярославль, 1890, содержали мотивы гражданской скорби. Вскоре Костя выступил как один из ранних представителей русского Символизм а (сборники «В безбрежности», 1895, «Тишина», 1898, «Горящие здания», 1900, «Будем как солнце», 1903).

К 1895 году Бальмонт познакомился с литовским поэтом-символистом и переводчиком, дипломатом Юргисом Балтрушайтисом, которое постепенно переросло в дружбу, продолжавшуюся много лет, и С. А. Поляковым, образованным московским коммерсантом. Именно Поляков, издатель модернистского журнала «Весы», пять лет спустя учредил символистское издательство «Скорпион», где вышли лучшие книги Бальмонта.

К. Д. Бальмонт сочувственно встретил Революцию 1905 года (цикл стихов «Песни мстителя», Париж, 1907). Последующие его сборники: «Фейные сказки» (1905), «Литургия красоты» (1911), «Сонеты Солнца, Неба и Луны» (1917) и другие. Для поэзии поэта характерны декадентские черты, мотивы исступлённо-восторженного восприятия природы, самоутверждения сильной личности.

В 1896 году Бальмонт женился на переводчице Екатерине Алексеевне Андреевой и отправился с супругой в Западную Европу. Он посетил Францию, Голландию, Испанию, Италию. Стих Константина Бальмонта отличается гибкостью, музыкальностью, богатством аллитераций, хотя не лишён порой некоторой экзотичности, вычурности.

Начало Первой мировой войны поэт застал в то время, когда был во Франции. Он приветствовал Февральскую революцию, начал сотрудничать в Обществе пролетарских искусств, но вскоре разочаровался в новой власти и присоединился к партии кадетов, требовавшей продолжения войны до победного конца. В одном из номеров газеты «Утро России» он приветствовал деятельность генерала Лавра Георгиевича Корнилова. Поэт категорически не принял Октябрьскую революцию, которая заставила его ужаснуться «хаосу» и «урагану сумасшествия» «смутных времён» и пересмотреть многие свои прежние взгляды. Будучи сторонником абсолютной свободы, он не принимал диктатуру пролетариата, которую считал «уздой на свободном слове». В публицистической книге 1918 года «Революционер я или нет?» Бальмонт, характеризуя большевиков как носителей разрушительного начала, подавляющих «личность», выражал тем не менее убеждение в том, что поэт должен быть вне партий, что у поэта «свои пути, своя судьба -- он скорее комета, чем планета (то есть, движется не по определённой орбите)». В этот период он был дружен с Мариной Ивановной Цветаевой.

В 1920 году, не приняв революцию, Константин Бальмонт эмигрировал из России. Выпустил за границей сборники стихов: «Дар Земле» (1921), «Марево» (1922), «Моё -- Ей. Стихи о России» (1923), «В раздвинутой дали» (1930), «Северное сияние» (1923), «Голубая подкова» (1937), две книги автобиографической прозы («Под новым серпом», 1923, «Воздушный путь», 1923). Переводил чешских, болгарских, литовских, польских поэтов; в 1930 опубликовал стихотворный перевод «Слова о полку Игореве».

Благодаря сборнику «Горящие здания» Бальмонт приобрёл всероссийскую известность и стал одним из лидеров символизма, нового движения в русской литературе. Своими предшественниками-символистами Константин Бальмонт называл Кальдерона, Уильяма Блейка и «самого выдающегося символиста» -- Эдгара По. В России, считал он, «символизм идёт от Фета и Тютчева». Из современных ему русских символистов Бальмонт отмечал прежде всего Вячеслава Иванова, поэта, который, по его словам, способен соединить «глубокие философские настроения с необыкновенной красотой формы», а также, Городецкого, Ахматову, которую ставил «на одну ступень с Миррой Лохвицкой», и Сологуба, называя его «самым привлекательным из современных писателей и одним из талантливейших поэтов».

В русской классике, поэт упоминал прежде всего Достоевского -- единственного из русских писателей, наряду с А. С. Пушкиным и А. А. Фетом, который оказал на него сильное влияние. В числе самых близких ему по духу писателей-классиков Бальмонт называл Гоголя и Тургенева; из беллетристов-современников как писателя «с тонкими настроениями» отмечал Бориса Зайцева.

Личная жизнь Константина Бальмонта

В 1889 году Константин Дмитриевич женился на Ларисе Михайловне Гарелиной

Второй женой Константина Бальмонта стала Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт (1867--1952), родственница известных московских издателей Сабашниковых, происходила из богатой купеческой семьи и отличалась редкой образованностью. В начале 1900-х годов в Париже Константин Бальмонт познакомился с Еленой Константиновной Цветковской (1880--1943), дочерью генерала К. Г. Цветковского. Елена Цветковская не была последней любовью поэта. В Париже он возобновил начавшееся в марте 1919 года знакомство с княгиней Дагмар Шаховской она родила Бальмонту двух детей -- Жоржа и Светлану. Бальмонт признан одним из наиболее активных поэтов-символистов своего времени. За свою жизнь опубликовал тридцать пять сборников стихов и двадцать прозаических книг.

Работал с совершенно разными жанрами. Это и стихи, и прозаические произведения, и филологические трактаты, и исследования в области истории и культуры, и эссе.

Владел большим количеством языков, за счет чего был уникальнейшим переводчиком. Делал переводы с испанского, болгарского, югославского, литовского, японского, словацкого, грузинского, мексиканского языков.

Вячеслав Иванович Иванов родился в Москве. Отец его был землемером, мать, на попечении которой будущий поэт остался с раннего детства, происходила из семьи священника и своей религиозностью оказала большое влияние на сына. После окончания гимназии В. Иванов поступает на историко-филологический факультет Московского университета. В 1886 г. Иванов уезжает для продолжения образования за границу. В Берлине он занимается у знаменитого историка Древнего Рима Т. Моммзена. За границей, преимущественно в Италии, Иванов прожил девять лет, возвратившись в Россию только в 1905 г. Все это время он изучал сочинения славянофилов, увлекся философией Ницше и В. Соловьева, во многом предопределивших мотивы его поэзии. Дебютировал в литературе в 1898--1899 гг. , опубликовав ряд произведений в журналах, но первым крупным его выступлением стала книга «Кормчие звезды », вышедшая в 1903 г. Уже в ней определяется основной круг тем и образов его поэзии, проявляется творческая манера и стиль. Он быстро стал крупнейшей фигурой в кругу символистов, заняв место рядом с А. Блоком, А. Белым и другими поэтами «второй волны»символизма. Литературные «среды» в петербургской квартире В. Иванова (в «Башне») в 1905--1907 гг. привлекали многих известных писателей.

В. Иванов выступал не только как поэт, но и как крупнейший теоретик символизма. Он решительно отделяет понятие «символ» от понятия «аллегория»: «Аллегория -- иносказание; символ -- указание». В основе символов, по его мнению, лежат древнейшие народные представления о человеческой жизни, о природе, о мире вообще: «Символы -- переживания забытого и утерянного достояния народной души». Поэтому «творчество поэта -- и поэта-символиста по преимуществу -- можно назвать бессознательным погружением в стихию фольклора. Атавистически воспринимает и копит он в себе запас живой старины, который окрашивает все его представления, все сочетания его идей, все его изобретения в образе и выражении».

Истоки поэзии В. Иванова во многом связаны с религиозно-мистическими поисками «соборности», под которой поэт понимал преодоление людской разобщенности, «буржуазного индивидуализма» эпохи. Определяющим мотивом становится надежда на новую эру в судьбах всего мира и человечества, торжество «синтетического», «всенародного» искусства и красоты, которое может быть достигнуто путем обновления религии. Поэт, по утверждению Иванова, -- «религиозный устроитель жизни», а религия -- «чувствование связи всего сущего и смысла всяческой жизни». В. Иванов, как и большинство символистов, отвергал материалистический, социально-политический подход к истории и обществу. Важное место в поэзии Иванова занимает идея культурной преемственности, отсюда постоянное внимание поэта к миру античной Греции, итальянского Возрождения, Древней Руси, наконец, исключительная роль мотива памяти как торжества человека над смертью.

Поэзия Иванова зачастую перегружена филологической ученостью и трудна для восприятия; его стиху присуща пышная красочная и по-своему оригинальная архаическая лексика, сложные инверсии, тяжелая медлительность и «густота» стиха, в котором сделана попытка воплотить некую идею «вечного» русского языка «от Иллариона и Епифания Премудрого до словаря Даля». Россия редко появляется в стихах В. Иванова, чаще мы встречаем в них картины античности, итальянский пейзаж, горы и моря Южной Европы -- его творчество иногда определяется как «скитания славянина по чужим странам и дальним векам».

События 1904 -- 1906 гг. во многом повлияли на творчество В. Иванова. В цикле стихов «Година гнева» (вошедшем впоследствии в книгу «cor ardens») они осмысляются как некий переломный в истории России момент, после которого ей, прошедшей через горнила войны и революции, суждено возродиться вновь:

В надежде славы и добра

Гляжу вперед я без боязни:

Истлеет древко топора;

Не будет палача для казни.

И просвещенные сердца

Извергнут черную отраву, --

И вашу славу и державу

Возненавидят до конца. . .

(«Палачам», 1911)

Несмотря на победу «царства тьмы», поэт хочет верить в конечное торжество справедливости, что и находит выражение в строках, заимствованных из Пушкина.

В цикле «Година гнева» В. Иванов одним из первых поставил проблему исторического возмездия, впоследствии разработанную А. Блоком. Она осмысляется поэтом как народная месть «насильникам» за причиненное ими зло:

Бьет час великого Возмездья!

Весы нагнетены и чаша зол полна. . .

Блажен безумьем жрец!

И чья душа пьяна, --

Пусть будет палачом!. .

Так говорят созвездья.

(«Астролог», 1905)

В цикле «Година гнева» индивидуалистическое равновесие поэтического сознания, высоко ценимое В. Ивановым, разрушается вторжением неожиданных «мирских» мотивов. Перед поэтом встает вопрос: чем должно быть искусство -- «таинственно-богослужебным ритуалом» или воплощением «житейского и повседневного»? Поэт оказывается лицом к лицу с дилеммой, решить которую он пытается в течение всей последующей жизни. Свои сомнения он сжато излагает в предисловии к сборнику «Нежная тайна. -- Лепта» (1912), с горечью признаваясь в неумении найти ответ: «Озирая все, собранное вместе в одном издании, автор первый смущен сопоставлением столь различного. Некоторые страницы книжки изображают созерцания, несомненно выходящие за пределы поэзии, понятой как ars profana -- как художественно-мирское, а не таинственно-богослужебное. Другие, напротив, являют, по-видимому, вторжение в округу искусства такой обыденности, которая может показаться «внешнею» -- profana -- артистическому Парнасу. Одни -- скажет его суд -- посвящены предметам, недоступным Музе по своей возвышенности или «запредельности», другие -- недостойными ее по непосредственной близости к житейскому и повседневному».

После 1917 г. В. Иванов некоторое время преподавал в Бакинском университете, был профессором классической филологии. В августе 1924 г. он эмигрировал и поселился в Риме, где принял католичество, чтобы, как он говорил, стать «до конца православным». Читал лекции по русской литературе и языку в университете города Павии. В эмиграции он продолжал писать стихи. Последний его сборник -- «Свет вечерний», вышедший через тринадцать лет после смерти поэта, свидетельствует о том, что проблемы художественного синтеза «житейского и повседневного» с «возвышенным и запредельным», соотношения истории и искусства, вставшие перед ним еще в 1905 г. , продолжали волновать его до конца жизни.

Вячеслав Иванов прожил восемьдесят три года, став свидетелем важнейших событий русской и европейской истории конца XIX и первой половины XX века. Он близко наблюдал жизнь Европы, был блестящим знатоком ее культуры. В поэзию он пришел сравнительно поздно, но именностихи -- главное в наследии В. Иванова; именно они чутко фиксировали повороты в его духовном развитии и тем самым наиболее полно отразили эволюцию его личности.

А.М. ДОБРОЛЮБОВ

Самым ярким выразителем импрессионистической стихии в ран­нем русском символизме был Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942), поэзия которого оказала огромное воздействие на рус­скую поэтическую культуру начала века. В течение десятилетия, вспо­минал Брюсов, Бальмонт «нераздельно царил над русской поэзией». В 90-х годах вышли сборники его стихотворений: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1897); в 900-е годы, в период творческого взлета, – «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903), «Только любовь» (1903). Лирика Бальмонта была глубоко субъективистской и эстетизированной:

Вдали от Земли, беспокойной и мглистой,

В пределах бездонной, немой чистоты

Я выстроил замок воздушно-лучистый,

Воздушно-лучистый Дворец Красоты.

Бальмонт был занят, по словам Блока, «исключительно самим собой», поэта влекли лишь мимолетные чувствования лирического «Я». И жизнь, и поэзия для него – импровизация, непреднамеренная произ­вольная игра. В его поэзии впечатления внешнего мира прихотливо связываются только единством настроения, всякие логические связи между ними разорваны:

Неясная радуга. Звезда отдаленная.

Долина и облако. И грусть неизбежная...

В стихотворении «Как я пишу стихи» (1903) Бальмонт так раскрывает природу творческого акта художника:

Рождается внезапная строка, З

а ней встает немедленно другая,

Мелькает третья, ей издалека

Четвертая смеется, набегая.

И пятая, и после, и потом,

Откуда, сколько – я и сам не знаю,

Но я не размышляю над стихом

И право, никогда – не сочиняю.

Каждое впечатление значимо и ценно для поэта само по себе, смена их определена какой-то внутренней, но логически необъяснимой ассоциативной связью. Ассоциация рождает и смену поэтических образов в стихах Бальмонта, которые неожиданно возникают один за другим; ею определяется структура целых поэтических циклов, в которых каждое стихотворение представляет лишь ассоциативную вариацию одной темы, даже одного настроения поэта. Впечатления от предмета, точнее,– от его качества, субъективно воспринятого поэ­том, являются читателю в лирике Бальмонта в многообразии эпитетов, сравнений, развернутых определений, метафоричности стиля. Сам предмет расплывается в многоцветности, нюансах, оттенках его чув­ственного восприятия.

В основе поэтики Бальмонта – философия возникшего и безвоз­вратно ушедшего неповторимого мгновения, в котором выразилось единственное и неповторимое душевное состояние художника. В этом отношении Бальмонт был самым субъективным поэтом раннего сим­волизма. В отъединении от мира «как воплощения всего серого, пошлого, слабого, рабского, что противоречит истинной природе человека» и уединенности поэт видит высший закон творчества:

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа.

(«Я ненавижу человечество...»)

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

(«Я не знаю мудрости...»)

Суть такого импрессионизма в поэзии определил Брюсов, говоря о творчестве И. Анненского как стремлении художника все изобразить «ле таким, как он это знает, но таким, каким ему это кажется, притом кажется именно сейчас, в данный миг».

Этим отличались и переводы Бальмонтом песен древних народов, произведений Кальдерона и других европейских и восточных поэтов. О переводах Бальмонта остроумно сказал И. Эренбург: «Как в любов­ных стихах он восхищался не женщинами, которым посвящал стихи, а своим чувством,–так, переводя других поэтов, он упивался тембром своего голоса».

Подчиняя все передаче оттенков ощущений, через которые рас­крываются качества предмета, Бальмонт огромное значение придавал мелодике и музыкальной структуре стиха.

Для поэтического стиля его лирики характерно господство музы­кального начала. «Стихия музыки» проявлялась у Бальмонта в изо­щренной звуковой организации стиха (аллитерации, ассонансы, внутренняя рифма, повторы), использовании слова как «звукового комплекса», вне его понятийного значения. Но уже в начале 900-х годов «музыка» стиха Бальмонта начала застывать в найденных поэтом приемах звукописи, самоповторяться.

Поэтические опыты принесли Бальмонту большую известность, вызвали к жизни целую школу подражателей. Хрестоматийными стали его «Вечер. Взморье. Вздохи ветра. Величавый возглас волн...», «Ка­мыши», «Влага» и другие откровенно звукоподражательные стихи. Но подчинив смысл поэзии «музыке» стиха, Бальмонт обеднил поэтиче­ский язык раз и навсегда найденным словарем, привычными словосо­четаниями, характерными параллелизмами.

«...Бальмонт, будучи по духу человеком декаданса,–пишет Вл. Орлов,– как поэт усвоил только часть пестрой декаденстко-символической программы <...> творчество его выявляет лишь лик поэзии русского символизма (явления сложного и многосоставного), а именно – импрессионистическую лирику».

Многие стихотворения Бальмонта стали образцами импрессиони­стической лирики. Одним из лучших произведений Бальмонта раннего периода было стихотворение «Лунный луч», в котором отражены и принципы композиционного построения, и характер музыкальной инструментовки его стихов.

Я лунный луч, я друг влюбленных,

Сменив вечернюю зарю,

Я ночью ласково горю

Для всех, безумьем озаренных,

Полуживых, неутоленных;

Для всех тоскующих, влюбленных

Я светом сказочным горю

И о восторгах полусонных

Невнятной речью говорю.

Мой свет скользит, мой свет змеится,

Но я тебе не изменю,

Когда отдашься ты огню –

Тому огню, что не дымится,

Что в тесной комнате томится

И всё сильней гореть стремится –

Наперекор немому дню.

Тебе, в чьем сердце страсть томится,

Я никогда не изменю.

Или популярное стихотворение «Влага», построенное на едином музыкальном вздохе, на одном звуке:

С лодки скользнуло весло.

Ласково млеет прохлада.

«Милый! Мой милый!» –

Светло, Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,

Вдаль, под луною белея,

Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея...

Известность и славу Бальмонту принесли не первые его сборники, в которых поэт пел «песни сумерек и ночи», но сборники, появившиеся на грани века,– «Горящие здания» и «Будем как солнце», в которых он звал к «свету, огню и победительному солнцу», к приятию стихии жизни с ее правдой и ложью, добром и злом, красотой и уродством, гармонией дисгармоничности и утверждал эгоцентрическую свободу художника, который в приятии мира не знает запретов и ограничений.

Лирическим героем поэта становится дерзкий стихийный гений, порывающийся за «пределы предельного», воинствующий эгоцентрист, которому чужды интересы «общего». Облики такого лирического героя отличаются удивительным разнообразием и множественностью. Но личность, декларативно вместившая в себя «весь мир», оказывается изолированной от него. Она погружена лишь в «глубины» своей души. В этом – источник характерно противоречивых мотивов поэзии ху­дожника: свободное, солнечное приятие мира осложнено ощущением тоскливого одиночества души, разорвавшей связи с жизнью. Погружа­ясь в «глубины» движений души, исследуя ее противоречия, Бальмонт сталкивает прекрасное и уродливое, чудовищное и возвышение разведывая в дисгармонии личности противоречия мирового зла добра. Этот круг тем был общим для русской декадентской поэзии конца века, испытавшей влияние Ницше, поэзии Ш. Бодлера, Э. Ш

В период творческого подъема у Бальмонта появляется своя, оригинальная тема, выделяющая его в поэзии раннего символизма,–тема животворящего Солнца, мощи и красоты солнечных весенних стихий, к которым художник чувствует свою причастность. Книгу «Будем как солнце» Бальмонт открывает эпиграфом из Анаксагора «» и одним из лучших своих стихотворений:

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море

И пышный цвет долин

Я заключил миры в едином взоре,

Я властелин

Я победил холодное забвенье,

Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

Но я любим за то,

Кто равен мне в моей певучей силе?

Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце,

А если день погас, Я буду петь...

Я буду петь о солнце

В предсмертный час!

Это стихотворение –лейтмотив всех вариантов своеобразно раз­рабатываемой Бальмонтом пантеистической темы.

В последующих многочисленных книгах («Литургия красоты», 1905; «Злые чары», 1906; «Жар-птица», 1907), за исключением «Фейных сказок» (1905), по словам В. Брюсова, «одной из самых цельных книг Бальмонта», стало очевидно, что поэту, повторявшему самого себя, уже изменяет художественный вкус и чувство меры.

А. Блок в 1909 г. в газете «Речь» вынес приговор этим книгам Бальмонта: «Это почти исключительно нелепый вздор, просто – га­лиматья <...> есть замечательный русский поэт Бальмонт, а нового поэта Бальмонта больше нет».

После Октябрьской революции Бальмонт оказался в эмиграции. Летом 1920 г. он решил уехать за границу для литературной работы по заказу Государственного издательства. И остался с тех пор за рубежом. Эмиграция русская отнеслась к нему равнодушно. В 1930-е годы поэта, жившего в предместье Парижа или в Капбретоне на берегу Атлантического океана, стали посещать приступы душевной болезни, во время которых он впадал в депрессию, погружался в мир своих фантазий. Скончался он в декабре 1942 г. в русском общежитии в Нуази-ле-Грац. Вспоминая о последнем периоде жизни Бальмонта, Андрей Седых писал, что был он в это время предельно одинок, жил «в каком-то странном, выдуманном им мире музыки и ритма, среди друидов, языческих богов, шаманов, в мире колдовства, солнца и огненных заклинаний, в пышном и несколько искусственном нагромождении красок и звуков».

В одиночестве Бальмонт оказался с первых же лет эмигрантской жизни. Потеря родного дома, родины остро сказалась на его самочув­ствии. Об его отношении к окружающей эмигрантской среде и о трагическом ощущении потерянной родины свидетельствует письмо поэта к А. Седых. Это была середина 1920-х годов, жил тогда поэт в небольшой деревушке на берегу Атлантического океана – «неисчер­паемого моря», как писал он, которое манило и пугало, наполняя каким-то «мистическим ужасом». «Вы спрашиваете, как я живу, что делаю,– писал Бальмонт.– Трудные вопросы, но постараюсь дать полные и точные ответы. Однако, живу ли я точно или это лишь призрак, – остается для меня самого не совсем определенным. Мое сердце в России, а я здесь, у Океана. Бытие неполное.

Я радуюсь возможности жить не в городе, особенно не в Париже, который последние пять лет мне стал ненавистен – и оттого, что я не выношу грязного воздуха и глупого грохота,– и оттого, что зарубежные русские или потопли в своей беде, или занимаются политическим переливанием из пустого в порожнее – и оттого, что современные французы плоски, неинтересны, душевно бессодержательны...».

В письме может быть, наиболее ярко выражено отношение Баль­монта к эмиграции. В том же письме Бальмонт очень четко обозначил свои взгляды на политические «игры» эмигрантов – и левых, и правых, ожидающих падения большевизма в России. «...Если,– писал он, большевизм в России лишь собирается умирать, зарубежная Россия помирает, духовно, весьма усердно».

Из наиболее значительных книг Бальмонта, вышедших в зарубежье, интересны: «Дар земли» (Париж, 1921), «Сонеты солнца, меда и луны» (Берлин, 1923), «Мое–Ей» (Прага, 1924), «В раздвинутой дали» (Белград, 1930), «Северное сияние» (Париж, 1931). Наряду со слабыми стихами в них есть стихи, где поэт, сохраняя принципы своего прежнего отношения к искусству, обретает простоту и изысканность и остается поэтом, о котором М. Цветаева сказала: «Если бы надо было дать Бальмонта одним словом, я бы не задумываясь сказала: «Поэт». <...> я бы не сказала так ни о Есенине, ни о Мандельштаме, ни о Маяков­ском, ни о Гумилеве, ни даже о Блоке. Ибо в каждом из них, кроме поэта, было еще нечто, большее или меньшее, лучшее или худшее, но еще нечто. Даже у Ахматовой была молитва – вне стихов. В Бальмонте же, кроме поэта, нет ничего».

Если говорить о месте Бальмонта в истории русской поэзии (прежде всего поэзии!), то его можно обозначить словами той же Марины Цветаевой: «Пройдут годы. Бальмонт есть литература, а литература – есть история».

Своеобразно идеи и мотивы «нового» литературного течения вы­разились в творчестве Федора Сологуба (псевд." наст, имя–Федор Кузьмич Тетерников; 1863–1927), поэта и прозаика; природа его творческой индивидуальности резко отлична от бальмонтовской.

Творчество Сологуба представляет интерес потому, что в нем с наибольшей отчетливостью раскрываются особенности восприятия и обработки идейно-художественных традиций русской классики в мо­дернистской литературе.

Если граница познаваемого и непознаваемого в мире не преодолима человеческим сознанием, как утверждал Мережковский, то на гранях непостижимой мировой тайны бытия естественны настроения ужаса и мистического восторга человека перед нею. Выразителем этих на­строений в наибольшей степени и стал Сологуб. Человек для Сологуба полностью отъединен от мира, мир непонятен ему и более того – понят быть не может. Единственная возможность преодолеть тяжесть жизненного зла – погрузиться в созданную воображением художника прекрасную утешающую сладостную легенду. И Сологуб противопо­ставляет миру насилия, отображенному в символических образах Лиха, Мелкого беса, Недотыкомки, фантастическую прекрасную землю Ойле. В сосуществовании действительного и недействительного: ре­альнейшего в своей пошлости Передонова, героя «Мелкого беса», и нечистой силы, которая мечется перед ним в образе серой Недотыком­ки, мира реального и образов изломанной декадентской фантазии – особенность художественного мировоззрения писателя. Для Сологуба, как справедливо отмечала критика, «действительность призрачна и призраки действительны».

Эстетическое кредо Сологуба заключено в его известной формуле: «Беру кусок жизни... и творю из него сладостную легенду, ибо я поэт».

Но оказывается, что легенда тоже отнюдь не сладостна, а невыносимо тосклива. Жизнь – земное заточение, страдание, безумие. Попытки найти из нее выход – бесплодное томление. Люди, как звери в клетке обречены на безысходное одиночество:

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.

Душа поэта мечется между стремлением избыть страдания мира и тщетностью всяких попыток выйти из клеток жизненного зла, ибо жизнь и смерть людей управляются злыми, неподвластными сознанию силами. Восприятие жизни человека как жалкой игрушки в руках каких-то бесовских сил нашло классическое выражение в стихотворе­нии «Чертовы качели»:

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеется,

Вперед, назад,

Вперед, назад.

Доска скрипит и гнется,

О сук тяжелый трется

Натянутый канат.

Над верхом темной ели

Хохочет голубой:

«Попался на качели,

Качайся, черт с тобой».

Просвет в ужасе жизни –только в осознании некоей идеальной красоты, но и она оказывается тленной. Для поэта единственная реальность и ценность мира–собственное «Я», все остальное – творение его фантазии. Смерть преображает только формы его бытия, его внешние личины, в которых суждено ему вечное возвращение, новые воплощения, вновь пресекающиеся смертью к новому возрож­дению. Таков замкнутый «пламенный круг» (так называется лучший сборник стихов поэта) человеческой жизни в лирике Сологуба.

Сологуб вошел в литературу в 90-е годы. Он был выходцем из семьи ремесленника, в течение 25 лет служил педагогом в провинции, с 1892 г. жил в Петербурге, где сблизился с кружком символистов.

Сологуб не сыграл такой роли, как Бальмонт, в развитии русской поэтической культуры и русского стиха. В отличие от Бальмонта, язык поэзии Сологуба лишен метафоризации, лаконичен; в стихотворениях его сложился устойчивый строй символов, через который проходит и мотив метапсихоза, повторных существований. Образы поэта – эмб­лемы, символы, лишенные конкретной, чувственной осязаемости.

Большую известность Сологуб приобрел как прозаик. Стал широко известен его роман «Мелкий бес» (1892–1902). Свое первое большое прозаическое произведение –роман «Тяжелые сны», в котором уже откристаллизовались основные идеи и темы творчества писателя, Сологуб опубликовал в 1895 г. Это произведение эпигонского реализма с ярко выраженной натуралистической тенденцией, в основе его лежит типично декадентское миросозерцание. Герой «Тяжелых снов» – про­винциальный учитель, разночинец Логин – пытается бороться с за­стойностью и пошлостью быта, засасывающей обывательщиной провинциального города («Мы живем не так, как надо»,– понимает он). Но протест учителя против зла мира, не основанный на какой-либо нравственной и идейной почве, выражается в пьянстве, отвлеченных мечтаниях. Убежденный в относительности всех нравственных цен­ностей, Логин убивает директора гимназии, в котором ему виделось средоточие мирового зла. Здесь и начинается сологубовская проповедь воинствующего аморализма. Сюжетная ситуация «Преступления и наказания» Достоевского, связанная с убийством, ситуация преступ­ления и возмездия, полемически перелицовывается Сологубом. Фило­софские и нравственные муки великого художника-гуманиста, его нравственная требовательность к человеку оборачиваются проповедью аморализма, отрицанием каких бы то ни было нравственных критериев: «Не иди на суд людей с тем, что сделано. Что тебе нравственная сторона возмездия? От них ли примешь ты великий урок жизни?» – размыш­ляет после убийства герой Сологуба. Сомнения его разрешает Анна – красавица аристократка, в любви к которой Логин видит единственный выход в новую жизнь. Вновь нарочито, сознательно повторяется Сологубом сюжетная схема Достоевского. Анна как бы становится в ней на место Сони Мармеладовой. Но если у Достоевского в этом эпизоде разрешаются великие искания человеческого духа, то «правда» героев Сологуба оказывается очень простой, идеи покаяния перед людьми во имя каких бы то ни было нравственных убеждений для них не существует. «К чему нам самим подставлять шеи под ярмо? – говорит Логину Анна. – Свою тяжесть и свое дерзновение мы понесем сами. Затем тебе цепи каторжника?» С отрицанием нравственных норм мира начинается «освобождение» героев.

Особенность романа «Тяжелые сны» – в своеобразном эклектическом смешении натурализма и декадентства. Внешне копируя сюжет­ные ситуации Достоевского, Сологуб сводил его нравственные идеалы к декадентскому утверждению права человека на все виды аморализма во имя пресловутой свободы, точнее, своеволия личности.

С тем же ракурсом видения мира, провинциального быта, воинст­венной, разбушевавшейся пошлости, что и в первом романе, мы встречаемся в «Мелком бесе». Однако это произведение–особое явление в творчестве Сологуба. Независимо от идейной задачи романа –. доказать бессмысленность человеческого существования и неизбывную гнусность самой сущности человека – Сологуб достигает здесь огром­ной силы обобщения в изображении, как писал критик «Русского богатства», «бюрократического чудовища» русской жизни. Основные качества русского провинциального мещанства –душевную мертвен­ность, тупую озлобленность на жизнь, трусость, лицемерие – вопло­тил Сологуб в центральной фигуре романа – учителе Передонове, в характере которого сочетались черты Иудушки Головлева и чеховского Беликова. Это типический образ носителя реакции 80-х годов: «Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умерщвля­ющим аппаратом. Все доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь».

Сюжет романа – поиски Передоновым возможности получить должность инспектора училища. Он живет в атмосфере подозритель­ности, страха за карьеру; в каждом жителе городка видится ему зловредное, гнусное, пакостное. Сологуб проецирует качества души и особенности своего героя и в людях, и в вещах, окружающих Передонова. Подозрительность героя, его страх перед жизнью, бессмысленный эгоизм («Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу») приводят к тому, что вся действительность заволакивается в его сознании дымкой злых иллюзий. Не только люди, но и все окружающие предметы становятся врагами героя. Карточным фигурам он выкалывает глаза, чтобы они не следили за ним, но и тогда кажется Передонову, что они вертятся вокруг него и делают ему рожи, предвещая недоброе. Весь мир становится страшным овеществленным бредом, материализацией ди­ких грез Передонова. И символ этого чудовищного мира – фантасти­ческая Недотыкомка, серая, страшная в своей бесформенной неуловимости, являющаяся Передонову дымной и синеватой, кровавой и пламенной, злой и бесстыжей. «Сделали ее – и наговорили»; «И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, следит за ним, обманывает, смеется, то по полю катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице и везде ползет и бежит за Передоновым...».

Существование других героев романа так же бессмысленно, как бессмысленна жизнь городка, которая заключена в некий порочный круг низменных интересов и побуждений. Галерея их чудовищна, это поистине «мертвые души» русского реакционного провинциального бьгга. И построение гоголевских «Мертвых душ» как бы трансформи­руется в этом романе: сюжет произведения образуется посещением Передоновым влиятельных лиц, родителей учеников, сватовством к Малошиной.

Заостряя черты характера жителей городка, Сологуб подходит к границе фантастического. В жизни городка приобретают реальность самые злобные мысли и химеры Передонова. В гротеске Сологуба сопрягаются отвратительное, ужасное и комическое. Сатирический гротеск писателя явно опирается на традиции Гоголя и Салтыкова-Щедрина, достигая огромной обобщающей силы социального обличе­ния.

Но Сологуб, в отличие от классиков, не дает конкретно-историче­ской оценки окружающего мира. Для писателя не только жизнь провинциального русского городка есть сплошное мещанство, но и сама жизнь, в его представлении,– передоновщина. Если так, то не бессмысленны ли искания общественных перемен? На каком же идеальном «основании» строится сатира Сологуба? Писатель противо­поставил пошлости жизни эстетизм и извращенную эротику, деклари­руемые им как идеал естественной «языческой красоты», в которой и проявляется стихийная сила жизни.

Эти мотивы творчества Сологуба разовьются до художественного абсурда в прозе 1910-х годов, когда выйдет его программная трехтомная «Творимая легенда» (известная и по названию первого издания первой части – «Навьи чары»). Роман открывается декларацией Сологуба, утверждающей полный отказ художника от всяких общественных и нравственных обязательств во имя своевольной и «сладостной» фан­тазии: «Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром,– над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном».

В Триродове – герое романа и воплотил Сологуб свою мечту о преобразующей силе мечты, «наджизненности» «творимой легенды». Этот якобы социалист мечтает о власти, гордом всемогуществе, стано­вится королем островов, устраняет врагов, спрессовывая их в кубы и призмы, которые стоят на его столе, он связан с черной магией, предается изощренным эротическим утехам. Вновь апология зла, ут­верждение могучей власти биологических начал жизни противопостав­лялись идеалам социальной революции, демократическому гуманизму. Абсолютное отрицание мира общественности вело Сологуба к отрица­нию всякой общественной активности.

Октябрьской революции Сологуб остался чужд, кругом видел он лишь «разрушение». Однако общая атмосфера эмоционального подъема в 20-е годы сказалась и на творчестве Сологуба (сборники «Голубое небо», 1920; «Одна любовь», 1921; «Свирель», 1922; «Чародейная чаща» 1922, и др.). Но, несмотря на ряд художественно совершенных стихо» творений, в целом поэзия его себя исчерпала, она как бы проходит мимо живых процессов действительности. В последние годы жизни он занимался главным образом переводами.

Мистико-богоискательское течение в русском символизме 90-х годов представлено творчеством А.М. Добролюбова, З.Н. Гиппиус и Д.С. Мережковского.

В стихах Александра Михайловича Добролюбова отразились типические черты литературного декаданса рубежа веков. Поэт отозвался на декадентсткий эстетизм, который считал высшим выражением эмансипации человеческой личности, в первых же своих литературных произведениях и стал активным проповедником сим­волизма.

Творчество Добролюбова представляет для исследователя литера­туры тех лет особый интерес. В нем максимально выразились этиче­ские, эстетические, религиозные искания раннего русского декадентства.

Каждый из символистов в его жизненном и духовном пути пытался найти подтверждение своих идей: Мережковские – направление к религии «Третьего Завета», Вяч. Иванов – этап движения культуры к массе.

В 1885 г. вышел первый сборник стихов Добролюбова «Natura naturata». Эти стихи – своеобразное моление о смерти. Поэтический центр сборника – стихотворение «Похоронный марш».

Проповедуя «освобождение личности» не только в литературе, но и в жизни, Добролюбов отравлял себя ядами, опиумом. Он решил уйти из «мира». Бывал у Иоанна Кронштадтского, стал послушником Оло­нецкого монастыря, организовал секту в Поволжье, отрекся от лите­ратуры.

Но вскоре попытался вернуться к творчеству. В 1905 г. появился новый сборник произведений Добролюбова «Из книги невидимой». Религиозные идеи поэта, горячо обсуждавшиеся его сопутниками по символизму, воплотились в этом сборнике, составленном из духовных стихов, сектантских песнопений. Этот интерес к сектантам был очень характерен и для «старших» символистов, и для младосимволистов.

Добролюбов снова отправляется в Поволжье, где организует секту «добролюбовцев», потом переезжает в Сибирь. Кочует по Средней Азия (1925–1927). После 1927 г. он работает в Азербайджане в артелях по найму.

В своем творчестве Добролюбов выразил общую тенденцию рус­ского модернистского искусства, когда попытался создать некое син­тетическое искусство, которое сближало бы литературу, живопись и музыку. Это была поэзия крайнего субъективизма и эстетства. Уход Добролюбова в народ в символистской среде трактовался как путь к истине, положительным духовным и религиозным ценностям.

Необычная для России шотландская фамилия досталось ему благодаря дальнему предку - моряку, бросившему навсегда свой якорь у берегов Пушкина и Лермонтова. Творчество Бальмонта Константина Дмитриевича в советское время было предано забвению по понятным причинам. Стране серпа и молота не нужны были творцы, работавшие вне социалистического реализма, строки которых не вещали о борьбе, о героях войны и труда... Меж тем этот поэт, имеющий действительно могучий талант, чьи исключительно мелодичные стихотворения продолжали традицию чистой не для партий, а для людей.

«Творить всегда, творить везде…»

Наследие, которое оставил нам Бальмонт, достаточно объемно и впечатляюще: 35 сборников стихов и 20 книг прозы. Его стихи вызывали восхищение соотечественников легкостью слога автора. Константин Дмитриевич писал много, однако он никогда не «вымучивал из себя строк» и не занимался оптимизацией текста многочисленными правками. Его стихотворения всегда писались с первой попытки, в один присест. О том, как он создавал стихи, Бальмонт рассказал совершенно оригинально - стихотворением.

Вышесказанное не является преувеличением. Михаил Васильевич Сабашников, у которого поэт гостил в 1901 году, вспоминал, что десятки строк у него складывались в голове, и на бумагу он писал стихи сразу, без единой правки. На вопрос же о том, как ему это удается, Константин Дмитриевич отвечал с обезоруживающей улыбкой: «Ведь я же - поэт!»

Краткая характеристика творчества

Литературоведы, знатоки его творчества, говорят о становлении, расцвете и спаде уровня произведений, которые творил Бальмонт. Краткая биография и творчество указывают нам, впрочем, на удивительную работоспособность (писал он ежедневно и всегда по наитию).

Наиболее популярными сочинениями Бальмонта являются сборники стихотворений зрелого поэта «Только любовь», «Будем как солнце», «Горящие здания». Среди ранних произведений выделяется сборник «Тишина».

Творчество Бальмонта (кратко цитируя литературоведов начала XX века) при последующей общей тенденции к затуханию таланта автора (после трех вышеупомянутых сборников) имеет также ряд «просветов». Заслуживают внимания «Фейные сказки» - милые детские песенки, написанные в стиле, позже перенятом Корнеем Чуковским. Также интересны «чужестранные стихи», созданные под впечатлением от увиденного в путешествиях по Египту и Океании.

Биография. Детство

Его отец, Дмитрий Константинович, был земским врачом, а также владел поместьем. Мать, (в девичестве Лебедева), натура творческая, по признанию будущего поэта «сделала больше для воспитания любви к поэзии и к музыке», чем все последующие педагоги. Константин стал третьим сыном в семье, где всего было семеро детей, причем все - сыновья.

У Константина Дмитриевича было свое, особенное дао (восприятие жизни). Не случайно жизнь и творчество Бальмонта тесно связаны между собой. В него с детства было заложено мощное творческое начало, которое проявлялось в созерцательности миропонимания.

Ему с детства претило школярство и верноподданичество. Романтизм часто брал верх над здравым смыслом. Школу (Шуйскую мужскую Наследника Цесаревича Алексея гимназию) он так и не закончил, будучи отчисленным из 7 класса за участие в революционном кружке. Последний же школьный курс он закончил во Владимирской гимназии под круглосуточным надзором преподавателя. Лишь двух преподавателей он потом вспоминал с благодарностью: учителя истории и географии и учителя словесности.

Отучившись год в Московском университете, также был исключен за «организацию беспорядков», затем его отчислили и из Демидовского лицея в Ярославле…

Как видим, нелегко начинал свою поэтическую деятельность Константин и творчество его до сих пор являются предметом споров между литературоведами.

Личность Бальмонта

Личность Константина Дмитриевича Бальмонта достаточно сложна. Он не был «таким как все». Эксклюзивность… Ее можно определить даже по портрету поэта, по его взгляду, по осанке. Сразу становится понятным: перед нами не подмастерье, а мэтр от поэзии. Его индивидуальность была ярка и харизматична. Это был удивительно органичный человек, жизнь и творчество Бальмонта похожи на единый вдохновенный порыв.

Стихотворения он начал писать в 22 года (для сравнения, первые сочинения Лермонтова были написаны в 15 лет). До этого, как мы уже знаем, было незаконченное образование, а также неудачный брак с дочерью шуйского фабриканта, закончившийся попыткой самоубийства (поэт выбросился из окна 3 этажа на мостовую.) К Бальмонта подтолкнула неустроенность семейной жизни и смерть первого ребенка от менингита. Его первая жена Гарелина Лариса Михайловна, красавица боттичеллиевского типажа, истязала его ревностью, неуравновешенностью и пренебрежением к мечтам о большой литературе. Свои эмоции от разлада (а позже - от развода) с супругой он выплескивал в стихах «Дышали твои ароматные плечи…», «Нет, мне никто не сделал столько зла…», «О, женщина, дитя, привыкшее играть..».

Самообразование

Как же молодой Бальмонт, став из-за верноподданичества системы образования изгоем, превратился в образованнейшего человека, идеолога нового Цитируя самого же Константина Дмитриевича, его разум однажды «зацепился» за одно чисто британское словцо - selfhelp (самопомощь). Самообразование. Оно и стало для Константина Дмитриевича трамплином в будущее…

Являясь по своему характеру настоящим тружеником пера, Константин Дмитриевич никогда не следовал никакой внешней системе, навязанной ему извне и чуждой его природе. Творчество Бальмонта полностью основывается на его страсти к самообразованию и открытости для впечатлений. Его привлекала литература, филология, история, философия, в которых он был настоящим специалистом. Он обожал путешествовать.

Начало творческого пути

Присущий Фету, Надсону и Плещееву, не стал для Бальмонта самоцелью (в 70-80-х годах XIX века многие поэты создавали стихотворения с мотивами грусти, печали, неприкаянности, сиротливости). Он превратился для Константина Дмитриевича в проложенную им дорогу к символизму. Об этом он напишет несколько позже.

Нешаблонность самообразования

Нешаблонность самообразования определяет особенности творчества Бальмонта. Это был действительно человек, творящий словом. Поэт. И мир он воспринимал так же, как это может видеть поэт: не с помощью анализа и рассуждения, а полагаясь лишь на впечатления и ощущения. «Первое движение души - самое верное», - это правило, выработанное им самим, стало непреложным для всей его жизни. Оно его подняло в высь творчества, оно же и сгубило его талант.

Романтический герой Бальмонта в ранний период его творчества привержен христианским ценностям. Он, экспериментируя с сочетаниями различных звуков и мыслей, возводит «заветную часовню».

Впрочем, очевидно, что под влиянием своих путешествий 1896-1897 гг., а также переводов зарубежной поэзии Бальмонт постепенно приходит к иному миропониманию.

Следует признать, что со следования романтическому стилю русских поэтов 80-х гг. началось творчество Бальмонта, кратко оценивая которое, можно сказать, что он действительно стал основоположником символизма в русской поэзии. Знаковыми для периода становления поэта считаются стихотворные сборники «Тишина» и «В безбрежности».

Свои взгляды на символизм он изложил в 1900 году в статье «Элементарные слова о символической поэзии». Символисты, в отличие от реалистов, по мнению Бальмонта, - это не просто наблюдатели, это мыслители, глядящие в мир сквозь окно своей мечты. При этом Бальмонт считает в символической поэзии важнейшими принципами «скрытую отвлеченность» и «очевидную красоту».

По своему характеру не серой мышкой, а лидером был Бальмонт. Краткая биография и творчество подтверждают это. Харизма и природное стремление к свободе… Именно эти качества позволили ему на пике популярности «стать центром притяжения» для многочисленных обществ бальмонтистов России. По воспоминаниям Эренбурга (это было уже горадо позже), личность Бальмонта впечатляла даже заносчивых парижан из фешенебельного района Пасси.

Новые крылья поэзии

Бальмонт влюбился в свою будущую вторую жену Екатерину Алексеевну Андрееву с первого взгляда. Этот этап в его жизни отражает сборник стихов «В безбрежности». Посвященные ей стихи многочисленны и оригинальны: «Черноглазая лань», «Отчего нас всегда опьяняет луна?», «Ночные цветы».

Влюбленные длительное время прожили в Европе, и затем, возвратясь в Москву, Бальмонт в 1898 г. выпускает в издательстве «Скорпион» собрание стихов «Тишина». В сборнике стихам предшествовал эпиграф, выбранный из сочинений Тютчева: «Есть некий час всемирного молчанья». Стихи в нем сгруппированы в 12 разделов, названных «лирическими поэмами». Константин Дмитриевич, вдохновленный теософским учением Блаватской, уже в этом собрании стихов заметно отходит от христианского миропонимания.

Понимание поэтом своей роли в искусстве

Сборник «Тишина» становится гранью, отличающей Бальмонта как поэта, исповедующего символизм. Развивая далее принятый вектор творчества, Константин Дмитриевич пишет статью, названную «Кальдероновской драмой личности», где косвенно обосновал свой отход от классической христианской модели. Это было сделано, как всегда, образно. Земную жизнь он считал «отпадением от светлого Первоисточника».

Иннокентий Федорович Анненский талантливо презентовал особенности творчества Бальмонта, его авторский стиль. Он считал, что «Я», написанное Бальмонтом, принципиально не указывает на принадлежность к поэту, оно - изначально обобществлено. Поэтому стих Константина Дмитриевича уникален своей проникновенной лиричностью, выраженной в ассоциировании себя с другими, которую читатель неизменно ощущает. Читая его стихи, кажется, что Бальмонт переполнен светом и энергией, которой он щедро делится с другими:

То, что Бальмонт презентует как оптимистическую самовлюбленность, на самом деле более альтруистично, чем феномен публичной демонстрации гордости поэтов своими заслугами, а также столь же публичного навешивания ими лавров самими себе.

Творчество Бальмонта, кратко говоря словами Анненского, насыщено заложенным в нем внутренним философским полемизмом, определяющим цельность мировосприятия. Последнее выражается в том, что Бальмонт хочет представить своему читателю событие всесторонне: и с позиций палача, и с позиций жертвы. У него нет однозначной оценки чего-либо, ему изначально характерен плюрализм мнений. Он пришел к нему благодаря своему таланту и трудолюбию, на целый век опередив то время, когда для развитых стран это стало нормой общественного сознания.

Солнечный гений

Творчество поэта Бальмонта уникально. По сути, Константин Дмитриевич чисто формально примыкал к различным течениям, дабы ему было удобней продвигать свои новые поэтические идеи, недостатка в которых он никогда не испытывал. В последнее десятилетие XIX века с творчеством поэта происходит метаморфоза: меланхоличность и мимолетность уступают место солнечному оптимизму.

Если в более ранних стихах прослеживались настроения ницшеанства, то на пике развития таланта творчество Константина Бальмонта стало отличаться специфическим авторским оптимизмом и «солнечностью», «огненностью».

Александр Блок, являющийся также поэтом-символистом, представил яркую характеристику творчества Бальмонта того периода весьма лаконично, сказав, что оно столь же ярко и жизнеутверждающе, как и весна.

Пик творческих сил

Поэтический дар Бальмонта зазвучал впервые в полную силу в стихах из сборника «Горящие здания». В нем 131 стихотворение, написанное во время пребывания поэта в доме у Полякова С. В.

Все они, как утверждал поэт, были сочинены под влиянием «одного настроения» (по-другому и не мыслил Бальмонт творчество). «Стихотворение более не должно быть минорным!» - решил Бальмонт. Начиная с этого сборника, он окончательно отошел от декадентства. Поэт, смело экспериментируя с сочетаниями звуков, красок и мыслей, создавал «лирику современной души», «души разорванной», «убогой, уродливой».

В это время он находился в тесном общении с петербургской богемой. знала одну слабость за своим супругом. Ему нельзя было пить вино. Хотя Константин Дмитриевич был крепкого жилистого телосложения, его нервная система (очевидно, надорванная в детстве и в молодости) «срабатывала» неадекватно. После вина его «несло» по публичным домам. Однако в результате он оказывался в совершенно жалком состоянии: валяющимся на полу и парализованным глубокой истерикой. Это не раз случалось во время работы над «Горящими зданиями», когда он был в компании с Балтрушайтисом и Поляковым.

Нужно отдать должное Екатерине Алексеевне, земному ангелу-хранителю своего супруга. Она понимала сущность своего мужа, которого считала честнейшим и искреннейшим и у которого, к ее огорчению, случались романы. Например, как с Дагни Кристенсен в Париже, ей посвящены стихи «Солнце удалилось», «Из рода королей». Показательно, что роман с норвежкой, которая работала петербуржским корреспондентом, закончился со стороны Бальмонта так же резко, как и начался. Ведь сердце его все-таки принадлежало одной женщине - Екатерине Андреевне, Беатриче, как он ее называл.

В 1903 году Константином Дмитриевичем с трудом был издан сборник «Будем как солнце», написанный в 1901-1902 годах. В нем чувствуется рука мастера. Заметим, что сквозь цензуру не прошло порядка 10 произведений. Творчество поэта Бальмонта, по мнению цензоров, стало излишне чувственным и эротичным.

Литературоведы же считают, что это собрание сочинений, представляющее читателям космогоническую модель мира, является свидетельством нового, наивысшего уровня развития поэта. Находясь на грани психического излома, работая над предыдущим сборником, Константин Дмитриевич, похоже, понял, что «бунтом жить» невозможно. Поэт ищет истину на стыке индуизма, язычества и христианства. Он выражает свое поклонение стихийным объектам: огню («Гимн огню»), ветру («Ветер»), океану («Воззвание к океану»). В том же 1903 году издательством «Гриф» издан третий сборник, венчающий пик творчества Бальмонта, «Только любовь. Семицветник».

Вместо заключения

Неисповедимы Даже для таких поэтов «милостию божьей», как Бальмонт. Жизнь и творчество кратко характеризуются для него после 1903 года одним словом - «спад». Поэтому Александр Блок, по сути ставший следующим лидером российского символизма, по-своему оценил дальнейшее (после сборника «Только любовь») творчество Бальмонта. Он представил ему убийственную характеристику, сказав, что есть великий русский поэт Бальмонт, а «нового Бальмонта» - нет.

Однако не будучи литературоведами прошлого века, мы все-таки познакомились и с поздним творчеством Константина Дмитриевича. Наш вердикт: читать стоит, там много интересного… Впрочем, у нас нет мотивов, чтобы отнестись с недоверием к словам Блока. Действительно, с точки зрения литературоведения Бальмонт как поэт - знамя символизма, после сборника «Только любовь. Семицветник» исчерпал себя. Поэтому логично с нашей стороны на этом и завершить краткий рассказ про жизнь и творчество К. Д. Бальмонта, «солнечного гения» русской поэзии.